Он подкармливал белок у себя в парке около дома, сделал ручными, постоянно помогал приютам бездомных животных. Мимо магазина для животных едет, по тормозам – берет мешок в багажник закинет и звонит у диспетчера спрашивает куда корм везти сегодня. Над одним приютом постоянное шефство держал. В другом с котом дружил. Завезти в доме – не мог себе позволить – одиночеством животное мучать. Попугая завел. Хвастался: Вот приходишь с работы и не сидишь один как дурак, есть с кем поговорить! А потом расстаривался – попугай оказался бракованный. Он реагировал только на женский голос, прямо чуть ли ни анекдоты рассказывал, а с ним всегда молчал. Пришлось снова водить женщин. Тут и надобность в попугае отпала. Но на самом деле он кошек любил. И сам был как кот – зеленоглазый. Наверное поэтому и нет ни одной птицы.

Где-то вдалиии, у излучины взвились две чайки. И все – никого. Ни цапель, ни речных чаек, ни уток попрашаек, не перелетных…

Тогда мы пошли-пошли через мост в «наши» кварталы, туда где круглосуточно празднует молодость свой разбег. Два крупнейших университета – итальянский и американский соприкасаются там рукавами факультетов, а посреди этой юной кутерьмы бродят узкими улочками завороженные туристы. Обычно тут всем чуть за двадцать. Целый город исключительно молодых людей. Но никого…

Мы шли пустыми каменными коридорами, в то время как мне так необходимо было вдохнуть сейчас юностью. Это она принесла мне его. Мы никогда не могли точно вспомнить как познакомились. У нас были многочисленные разные и практически уже легендарные версии. Мы могли их разыгрывать в качестве интермедий в каких-нибудь гостях. Помню только что мы после того как познакомились – редко расставались. Мы были шальные и очень веселые. Мы хотели влюбляться, жаждали приключений и знали – что найдем друг в друге утешения во всех испытаниях. Мы прожигали ночи, поедали сердца, а в дни душевных волнений открывали заседания закрытого «клуба разбитых сердец», где иногда присутствовал и приглашенный докладчик. А еще нас волновали судьбы искусства. Мы только о том и говорили. Ну когда не хулиганили и не играли в преферанс. О, как он был благороден в этой игре! Ни один из моих приятелей не гнушался ободрать меня как липку. И только он улыбался мне на пике мизера и говорил: Ты ведь не пойдешь сейчас с этой карты, правда?

А еще мы вместе проехали 1680 км за шестнадцать с чем-то часов. Я попросила его взять хорошей музыки в дорогу и он сказал: О! У меня такая есть, - так бодро что я испугалась. Выяснилось у него была целая коллекция дисков каких-то ужасных бабских трио – единственная приличная из них группа Las Ketchup. Ужас! А еще один раз мы давали интервью и он сказал что его любимый артист Чак Норрис. Меня чуть не унесли. И я над им страшно хохотала после этого всегда, а он всегда смущался. Ну любит трюки человек и 80 процентов сам в кино исполняет. А еще мы на бис устраивали представления «Щука против МХАТа». Обличали друг друга в неверном подходе к системе Станиславского. Баттлы: школа представления vs. школа переживания. По молодости шел в ход и сценический бой. На непосвященных производило впечатление. Вот такими - пьяными от юности шатались мы по Москве. И при этом зверски работали. А когда ему было скучно на своих бесконечных гастролях, он писал мне длинные и смешные письма, почерком страшного троешника, а внизу предписывал: сдать в Бахрушенский музей. Это было тогда, когда и интернета еще не было…

Никого… Куда бы я не пошла все улицы были пусты.

Сегодня был пуст даже большой фонтан, который настоящий волшебник. Никогда не знаешь что можешь встретить здесь, что может произойти. Придет музыкант, фокусник или выступит духовой оркестр. Я думала посидеть там посреди пестрой толпы студентов, туристов и римских бездельников. На ступенечках. Мне хотелось получить какой-то знак. В этом публичном одиночестве прислушаться к другим совсем вещам. Фонтан был пуст. И я впервые за пять лет смогла разглядеть его чашу…

Мы пошли тогда в бар. Даже странно что он был открыт, при такой пустоте. Но в полутьме нашелся бармен. Извинился, что не говорит по-русски. Вечером прийдет второй – сменщик он умеет. В пустом баре втроем, так было вполне возможно. Осязаемо. Мы два года постоянно договаривались о встрече. И каждый раз что-то срывалось – досъемка, ввод, - «ёлки». Профессия катастрофически зависимая… В какой-то момент он жил в отеле напротив съемочной площадки, потому что глупо было тратить время на дорогу, лучше спать. Работа… Бесконечная работа пока уже на сцене не горлом кровь. Но для артиста самое важное когда она есть.

Мы опять пошли. Мы пошли в один храм Девы Марии – очень древний. Четвертого кажется века. Там есть две иконы – наши - православные. И одна общая – шестого что ли века, до разделения церквей. На ней Дева Мария и силы Небесные. Редкая. Написана еще воском по доске. Храм был полон солнца, а над престолом в средневековой мозаике горело коронование Марии. Мне стало светло. Сколько раз его возили вот так в машине до ближайшей больницы? Сколько раз сберегли! У меня не достает памяти вместить! Один раз руку спасли, потому что военные в компании были, ухватили сухожилие и натянули его и через пуговицу – пришили к ногтю… ! Другой раз хорошо в доме валенок оказался – фиксировали шею, не то перелом зуба, есть и такая косточка у нас в теле. Он ломал все что есть и что не можно придумать. Неугомонный. То нырнет в незнакомый водоем с разбега ласточкой, то будет показывать тактику боя на неверном покрытии… Что только с ним не происходило. Он ломался, горел, летал, падал, выбивал, погружался. Ему нравилось!

Он считал мы на акробатике познакомились. У «ямы». У ямы в спорткомплексе Олимпийский, у такой четырехметровой глубины прямоугольной емкости, набитой паралоновыми обрезками, в ней отрабатывались сложные трюки. И самые там крутые тусовались. Почти все ленкомовские – им форму в театре всегда нужно было строго держать, были вкрапления и других артистов, а иногда попадались настоящие спортсмены. А еще студенты Щуки и МХАТа. У ямы собирались главные. Я тогда отрабатывала сальто вперед - мне очень нравилось нырять и я хотела еще крутить в воздухе. И боюсь, что он застал мои неудачи, в частности прыжок, когда я разбила ногами нос и губы, поэтому всегда торопливо отвечала что: у ямы его никогда не видела. Эти крутыши там что-то невероятное, конечно могли уже делать. И он в первых рядах. Редкая власть над своим телом. Да мы даже когда в Африке были, чтобы посмеяться проводник предложил веревку по которой можно спуститься по отвесной скале к водопаду – он ведь тотчас вцепился в нее и устроил сеанс экстремального скалолазанья. Он постоянно пытал судьбу. В этот раз не довезли… Или не приехали…

Он тяжело переживал смерть свой мамы. Да что там – вся семья осиротела. Два её мальчишки-хулигана под предводительством папы сразу как-то присмирели, потерялись. С тех пор он уже несколько раз успел походить меж мирами. Один раз вообще тромб оторвался и чудом поймали! Спасли! И снова в работу… Вот в начале месяца звонил хвастать. Он любил чтобы его хвалили. И ведь было за что! На этот раз он отлично провел сцену. Хлопали все, включая помощников оператора, светляков – нет циничнее людей на съемочной площадке. - Очень тяжелая сцена! Представляешь – похороны! Я прям ее боялся. Актерский вызов – воскресить все самые страшные свои воспоминания…

Он был потрясающим артистом. Я вообще переживаю за наше поколение, очень многие наши талантливые актеры – появись на свет чуть раньше – оказались бы в руках режиссеров, которые составили славу нашего советского кинематографа. Я прямо представляю что бы случилось с одним или другим моим ровестником – дай ему режиссера. Но на долю талантливого поколения выпало полное разорение театра, а вдогонку достались маловыразительные личности. И полное молчание кинематографа, длинной в десятилетие. Парадокс! Ему, конечно нужно было хотя бы иногда работать с Режиссером. Без режиссера нет актера. Режиссер указывает тебе на что-то, помогает раздумывать над характером, добавляет краски в твою палитру, предлагает ходы, неожиданные решения… Но он многое умел сам. Был неистощим на выдумку. Правда я никогда не видела что он делает. Я совсем не знакома с его творчеством. Два или три спектакля с его участием и два фильма. Он сердился на меня за это страшно! Ты вообще знаешь что я актер? Я известный актер! Запиши! Запиши это название – это мое кино! Я за него приз получил!

Было забавно, как мы «встретились на Невском». Мы давно не виделись и страшно соскучились. Он только закончил съемки, а теперь у него расслабленный график – утром наконец поспал, а вечером вот премьера. И поскольку я никогда не видела ни одного его фильма, я должна обязательно на ней быть. - Но я не специально! я в Питере – на практике – я студент. Он хохочет: а завтра премьера – в Питере, и называет кинотеатр, который расположен в том доме, где мы остановились! Попробуй только не приди! Так я посмотрела его кино. Большая умница. Очень много всего играть может. Да зачем мне его было на экране рассматривать, если пять лет мы постоянно были в кадре вместе! Я видела как он работает, как балуется, как здорово у него получается. А как сопровождал на своем супер-мотоцике до дома, если мы заканчивали поздно… мы тихонько крались по Москве в рассвете. Это было так красиво! Он из-за меня крюк здоровенный делал… Воспитанный

Мы постоянно ругались! В жизни нет, но стоило выйти в рабочую плоскость! Все! На разрыв аорты. У него всегда были специальные телефоны – противоударные. Он человек вспыльчивый и если что - кидает телефон в стену. Подсчет убытков или радость от спасенного имущества тогда его отвлекают и можно повторить свой вопрос еще один раз. Он обожал эту историю: мы монтировали какой-то сюжет нашей программы и страшно поругались из-за склейки. То есть на какой такт сменится одна картинка на другую на экране. И надо сказать я тоже не милашка и умею устраивать бури в стакане. Сорок минут в комнате стоял мат коромыслом. Потом он исполнил коронный номер, но я завредничала и не исполнила отведенную мне роль «Ах… что же теперь делать? Как же ты без телефона…» Глядя на телефон, который отскочил от стены аппаратной, чудом не угодив ни в один из экранов, и теперь валялся целехонький, я посмеялась горьким смехом. Паяц! Осознание ситуации окончательно разъярило героя и он растоптал средство связи. После того мы разругались просто в пух и прах. В конце концов замолчали и я даже закурила на рабочем месте. Вдруг, в этой сгущенной тишине прозвучал тихий голос: Ребята, что же теперь делать? Что же теперь делать мне? Какой-то человек расстерянно оглянулся на него, на меня, закрыл лицо руками и вышел. Тут мы поняли что натворили. Из-за какой-то ерунды наговорили друг другу дерзостей и объявили что расстаемся навсегда и не собираемся больше никогда… Монтажер был незнакомый, новенький. Он подумал что работа над проектом окончена. На его глазах случился крах творческого союза и дыра в телевизионной сетке минут на пятнадцать/двадцать. Мы переглянулись и расхохотались. Вскоре нам вернули нашего помощника. Ему за дверьми объяснили, что мы просто так работаем. И у нас всё всегда – навсегда.

На самом деле у него всегда всё навсегда было. Он так жил. Что-то не получалось навсегда, но он все равно пробовал и пробовал. Да, он был страшный гулёна. Впрочем, всякий артист работает ради восторгов окружающих. Моя любимая история, как на «Кинотавре» познакомился он с девчонками и вместе с другом ухаживали они за ними день напролёт. И вот надоело наконец отдыхать им на море. Отправились в номера. Вскоре понадобилась партия горячительного и два друга удалились на поиски. Приключение заняло какое-то время. И когда посреди ночи они вернулись, то обнаружили что девы легли спать. Впрочем, все равно очень им обрадовались. Они проболтали до утра, встретили рассвет и все такое. А к вечеру выяснилось что ребята ошиблись номером и пришли со своим Дионисом уже к совершенно другим, хотя тоже очень хорошим девушкам… Чем закончилась эта история не помню. Но в этом весь Димка. Бесконечно щедрый, распахнутый человек. Он умел праздновать каждый день жизни. И никому не клялся в вечной верности. Он не мог устоять перед женским восхищением. Он этого не скрывал. Но как один из членов «клуба разбитые сердца» должна отметить: несмотря на славу дамского угодника ему не очень-то везло. У него всегда были очень интересные, яркие, талантливые возлюбленные. Но чаще всего отношения заканчивались по его вине - после второго или третьего гастрольного тура… Опять чьи-то глаза в зале завораживали его и… У актеров это называется «играть кому-то», «играть на кого-то». И ведь он так нашел свою жену. И все-таки успел попробовать и другое – длительные отношения, куда там! Женитьбу! Убежденный холостяк! Он сумел и измениться. Стал совсем домашним. Он построил и бесконечно любил свой дом. Гордился им. Он вообще ужасно любил хвастать. Ну прямо как герой из какого-нибудь мультика. В такие минуты он вскакивал, размахивал руками, изображал всё в лицах. И обычно ему требовалось пространство много больше чем два на два...

Мы вышли из храма. Нас снова встретила пустая, залитая солнцем площадь. Под тентами было занято несколько столиков. Человек десять застыли с аперолем, в теплых лучах как мушка в янтаре...

Конечно, ему совсем нельзя было пить. А кому можно? И на самом деле он не был каким-то там алкоголиком. Просто пить ему было нельзя. Это вполне конкретное противопоказание, несовместимое с жизнью. А еще приходит в жизни артиста этап, когда он должен многое пересматривать, обдумывать и даже продумывать смену амплуа. Должен учиться соизмерять свои силы, должен понимать что если не встает с кровати утром и готов лежать весь день, то не потому что он лентяй, а потому что те же самые вещи отнимают гораздо больше силы чем прежде. Да, мы раньше гуляли всю ночь, а в девять утра были на акробатике. В час у станка классического танца, потом мастерство до одиннадцати вечера и снова вся ночь наша. Или с утра написали тексты, разбежались по репетициям, вечером или съемка или спектакль, а ночью монтаж. Теперь ведь нет… Так уже не получится. А ведь я когда-то замуж так вышла. Мы ночью сидели в ресторане - очередную программу придумывали, а потом куча народа почему-то подъехала. А у нас уговор был всегда – с первых дней – если мой телефон будут спрашивать – ты никому не давать! Поклялся ведь! И так уморительно он пересказывал потом сценки с незадачливыми кавалерами. Ведь отдельное развлечение и вдруг… спустя много лет, почти десятилетие, он отдаёт какому-то незнакомцу мой номер! Правда уже совсем утром – сначала они посидели как следует, поговорили о том о сём. Братское сердце! Он всегда меня оберегал

Помню как первый раз пришел уже в наш общий (с незнакомцем) дом и обнаружил на плите борщ. Он был в шоке! - Ты умеешь готовить?! Я очень тщательно скрывала это ото всех. Свое время мы проводили заседая большими и чаще мужскими компаниями в гостях, а там всегда нужно что то вымыть, порезать… Я всегда говорила что не умею. В итоге самообразовались два отличных повара, которые выступали посменно, а меня не трогали. Потому я сделала страшные глаза и сказала: Никому не говори! Он мне всегда это припоминал, при каждом разговоре: а про то что ты готовить умеешь я ведь никому так и не сказал!

Он вообще был друг. Вот такой, из книжки. Бескорыстный, светлый, щедрый, верный, быстрый, веселый. Он был готов защищать твою сторону даже если ты не был прав. И он был единственным человеком в целом свете, которому я доверяла всё. И чтобы не случилось ни днем ни ночью, я точно знала что он будет со мной в любой беде. Всё бросит. Спасет! Жизнь положит – поможет. Он был одной из величайших драгоценностей моей жизни. Если спрашивать о достижениях - я гордилась, что мне довелось познать самую настоящую дружбу. Да, пусть между мужчиной и женщиной. Я на самом деле не так давно это поняла - как мне повезло. Лет семь назад. Ему позвонила и кричу: Ты прикинь! Я всё поняла!!! Ты мой самый настоящий друг! Но вообще мы даже не перезваниваясь, общались. И уж если я кому-нибудь про него рассказывала – он тотчас возникал на экране телефона. Забавно получалось. Некоторые спрашивали: вы ребята, заранее договариваетесь демонстрировать свои сеансы телепатической связи?

Нас очень многое объединяло. И наша совместная работа возникла потому, что мы не были равнодушными.

Мы ведь придумали делать передачу о театре, в машине скорой помощи. Дело было под Новый Год, мы свои мустанги заточили в стойла и направлялись на вечеринку. Было холодно. Автомобилей даже на горизонте не было. Вечерело. Наконец к нам поскрипывая подобралась машина скорой. Мы убедили его со всей горячечностью, на которую способны замерзшие артисты, отвезти нас срочно в гости. По скорой. А внутри мы продолжили наш спор. К концу поездки во спасение мы придумали программу, которая будет не только оповещать о премьерах или спектаклях, но объяснять зрителю как все устроено. Мы вернем зрителя в театры! – сказали мы. «Не верю» - было наше любимое детище. Мы постоянно что-то смотрели – ну как минимум три спектакля в неделю, спорили, писали, снимали, носились по Москве. И перед нами постоянно вставали тысячи и тысячи моментов непростого выбора. И никогда он не искал большей пользы для своей стороны. Он всегда старался или великодушно уступать или если что делить – строго по-справедливости. Он был самый настоящий романтик, идеалист. Как не смешно звучит, но – человек с кодексом чести. И он очень часто находился на грани жизни и смерти. Потому был искренен, пределен – потому что на другое просто не было времени. Он всякий день жил как последний. Хотя бы ради того, чтобы его герой убедительно выглядел на экране. И ушел он в дороге. Я думаю так правильно, так он и жил…

А мы шли. Шли и шли. Как интересно – по пустому городу. Даже не понимаю как это получилось. И такое же необъяснимое изумление я несла в своем сердце. Почему же так пусто? Почему же стало ТАК пусто?

Ему тяжело далась эта сцена – с похоронами. Он снова говорил о ней. Проживал вновь и вновь. В итоге сорвался. Не выдержал, решил выпить. Звонил: мне надо выйти ненадолго. Мало кто понимает что такое работа артиста. Мало кто знает с чем артист работает, с чем имеет дело. Есть история о нашем знаменитом корефее, которому нужно было сделать шунтирование. Очень повезло, направлен был к светилу, заграничному, вовремя прилетели, бригада лучшая готова. А в хороших клиниках принято рассказывать подробно что происходит с пациентом и как проблема будет решена. Артист проникся подробностями лекции об операции на его сердце и получил смертельный удар… Это трагическая иллюстрация профессиональной впечатлительности. Актеры – без кожи. Правда, всякий носит образ и внимательно следит чтобы не слетал. А помимо всего такой человек проводит жизнь параллельно в нескольких реальностях. Например: сегодня должен убить человека, поверить в любовь и вымыть машину. Или поздравить утром любимую с днем рождения, уйти на войну, провести конкурс. К тому же чтобы сосредоточиться на работе, нужно принимать «прилагаемые обстоятельства», то есть максимально верить и в то, чего не существует. И это требует серьезных усилий. Но иногда из всех реальностей нужно выйти. Разом. И немедленно. Чтобы не сойти с ума. И в этот момент важно чтобы была – альтернатива: японский садик, домик на море, хижина в горах… Что угодно. Дрова рубить или купаться в шесть утра, орхидеи коллекционировать… Эскейп – как говорят не наши. Он необходим. Но если он не построен, если не работаешь кропотливо над его созданием – не убежишь. В конце концов стриптиз, сменяющий сцену смерти, сменяющий сцену семейного ужина, сменяющий съемки постельной сцены с неизвестными, сменяющий сцену прощания навеки… Щелкая безжалостным калейдоскопом профессия перемежает рабочие слайды с жизненными разочарованиями, потерями, безысходностью, растерянными надеждами, болезнью, болью, усталостью… Эмоциональное выгорание. Так называется когда ты больше ничего не чувствуешь, когда приходит пустота…

У него было две больших идеи. Два проекта. Очень интересных и очень уместных. Сейчас входящих в моду – русская история. А пока он боролся за воплощение, то нещадно менялся. Пора была переписывать сценарий, чтобы найти там себе роль… И это могли бы быть действительно интересные работы. Сложные, драматические, конечно с кучей трюков, все как он любит и для серьезных образов он как раз созрел…

Прямо вот защемило сердце. Правда в мире сегодня стало очень пусто. Словно пробили какую-то брешь. Как вырвали кусок небесного свода и там ничего – совсем ничего теперь нет… И оттуда дует. Просто сносит. Как устоять? И ведь теперь так будет всегда. Потом уже чуть проще, как зубная боль, тонкая и слышная и из-под таблетки… Как же без тебя, а?

Вот походила-походила, пришла и села. Стала писать что в голову взбредет, чтобы попробовать хоть как-то осознать происходящее. Попробовать вплавить как-то это в свою теперь новую жизнь. Вчера вот совсем как в тумане была. Да и сейчас – даже перечитывать не стану. Не понимаю как ухватиться за реальность. Я счастлива, что не в Москве. И знаю только что Димка в путешествии, как всегда – в дороге. Связь отвратительная. Ноутбука нет. А почта тут и правда плохо работает. Ты ругался что я не смотрю твое кино? А знаешь смотрю. Просто всему свое время. Моё вот со вчерашней ночи. И много мне смотреть. Многое о тебе только узнавать, мой дорогой!